Поступь Слейпнира - Страница 69

Заметив его интерес, Ширваз наклонился к нему через стол и, чуть коснувшись плеча, тихо сказал:

— Я вижу, они заинтересовали тебя, воин. Если пожелаешь, только скажи. Ты мой гость, и любая из этих женщин будет твоей.

— Мне нравится их танец, — улыбнулся Вадим, не поворачиваясь. — Не думал, что в обычном караван-сарае, пусть даже дорогом, можно встретить такое искусство.

— Искусство?! — удивлённо переспросил купец. — Друг мой, кажется, ты не видел настоящего искусства. Если боги позволят нам вернуться обратно, я приглашу вас в свой дом. И вот там ты увидишь настоящее искусство танца. Только у нас, в Персии, да ещё, может быть, в Индии можно найти настоящих танцовщиц. Всё остальное — просто жалкая подделка.

— Разве это не восточный танец? — удивился Вадим.

— Это выжимки из нескольких. Какой-то глупец собрал в одну кучу движения из персидских, индийских и африканских танцев, добавил кое-что от себя, и в итоге получилось то, что ты видишь.

— Но они очень гармонично двигаются, и я не вижу того, о чем ты говоришь, — растерялся Вадим.

— Конечно. Просто ты не знаешь, на что именно нужно смотреть. Вот взгляни. Видишь, как широко они расставляют колени и приседают? Это движение из индийских танцев, оно символизирует близость к матери земле. На Востоке танцовщицы наоборот становятся на носочки, словно тянутся к небу, и ноги у них только слегка согнуты, чтобы двигались бёдра. В Персии танец больше похож на движение ивы на ветру. Танцовщицы кланяются, изгибаются и двигаются так, словно ураган гнёт тонкое деревце. Но есть и другие танцы. Нежные, чувственные, в которых движутся не только руки, но и бёдра девушек. Они словно не танцуют, а отдаются любовнику.

— А почему на Востоке так любят обнажать женский живот? — с интересом спросил Вадим.

— Это называется «живот рабыни», — улыбнулся Ширваз. — Газовые шальвары сшиты так, чтобы прикрывать только самое сокровенное. И именно эта недосказанность позволяет хозяину представить или просто вспомнить, что именно скрыто под ними. К тому же гибкий, тонкий стан девушки всегда привлекает к себе взгляд. Согласись, это действительно красиво.

— Бесспорно, это очень красиво. Но почему закрыто лицо и открыт живот — в чём разница? — не унимался Вадим.

— У нас считается, что самая привлекательная часть женского тела — это губы. К тому же Персия — страна ветров и жаркого солнца. Женщины вынуждены прятать лица, чтобы сохранить их привлекательность. А живот — это прежде всего сосредоточение всего сущего. Именно там мы получаем наслаждение, именно там зарождается новая жизнь, и именно оттуда мы все появляемся на свет. Посмотри сам: тонкая талия, плавная амфора бёдер, упругие ягодицы, словно ядро лесного ореха. Разве всё это не прекрасно?

— Да ты прямо поэт женского тела, почтенный Ширваз, — рассмеялся Вадим.

— В нашей жизни не так уж много удовольствий, друг мой. Вино приводит человека к духовной гибели, гашиш и маковый отвар — к жалкой участи, и только женщины могут доставить нам наслаждение, если, конечно, соблюдать определённые правила.

— Правила?

— Конечно. Не бывает игры без правил. Ни один мужчина никогда не сможет сказать, готова женщина понести или нет. Они и сами этого не знают. Поэтому, если не хочешь кормить случайного ребёнка, соблюдай правила, — усмехнулся перс, и Вадим неожиданно понял, что этот странный купец знает о женщинах больше, чем вся его рота спецназа вместе взятая.

— Сколько женщин у тебя было? — с интересом спросил Вадим.

— Много, друг мой. Очень много. Но дело тут не в количестве. Когда мне стукнуло пятнадцать и пришла пора моей инициации как мужчины, я прошёл все испытания, которые были назначены мне жрецами. Но перед этим я был отправлен в храм богини Деркето. Богини любовных игр и плодородия. Там, в храме, меня обучали жрицы богини, и в конце обучения мне привели девушку из храма. Я старался всю ночь, и только под утро она сказала, что я хорошо применяю данные мне знания. Только после этого меня допустили до обряда инициации.

— А к чему такие сложности? — не понял Вадим.

— Не получив такого разрешения, я не был бы допущен к обряду и не стал бы мужчиной. Но самое главное — мне никогда не позволили бы жениться. А нет ничего хуже, чем умереть бездетным. Это значит, что человек не оставил после себя ничего.

— Человек после себя может оставить не только детей, — пожал плечами Вадим. — Есть великие мастера, создающие настоящие шедевры различных искусств. После них остаются их творения.

— Да, но кому он передаст своё мастерство? Кого обучит приёмам своей работы?

— Он может взять учеников.

— Может. Но ученику не передашь своё имя и свою кровь. Мы возрождаемся в своих детях. Это и есть круговорот жизни, — философски изрек купец.

«Выходит, я в той своей жизни не смогу возродиться, — растерянно подумал Вадим. — Ушёл, чтобы больше никогда не вернуться. И даже вспомнить некому».

Эта мысль пронзила его, словно кинжал. Вадим замер, боясь пошевелиться. Заметив перемену его настроения, Ширваз замолчал и, внимательно посмотрев на него, осторожно спросил:

— Кажется, мои слова обидели тебя. Если это так, то я готов принести тебе свои самые глубочайшие извинения, друг мой. Поверь, это было сделано исключительно по незнанию, а не по злому умыслу.

— Нет, ты здесь ни при чём, почтенный Ширваз. Это только моя боль, — ответил Вадим, справившись с собой. — Боюсь только, что побывать у тебя в гостях нам не удастся. Из Новгорода мы отправимся дальше на север. Так что повидать настоящий танец персидской красавицы у меня не получится.